Жук в муравейнике

.
Вы как-то сказали, что являетесь удобной большой мишенью для критиков. Как вы считаете, куда в этой мишени чаще попадают столичные критики, а куда — провинциальные?
В принципе, это хорошо, когда твоя работа заметна, даже вызывает некий артистический скандал. Пишут много, пишут разное... Куда попадают? Парадоксальное, на первый взгляд, сочетание ряда разгромных статей и залов в Киеве, заполненных молодежью до отказа, говорит, что «прицелы» критиков и зрителей в данном случае не совсем совпадают. Я хорошо знаком с ситуацией, когда люди, остановившиеся на пути к высотам искусства, в то же время пытаются не пустить дальше никого другого. Вот просто сидят на склоне и бьют клюшкой по голове: «Не высовывайся, будь как все!» И так не только в искусстве.
А чего вы хотели бы добиться своим вызовом?
Я работал в Европе и хочу, чтобы, как в Вене или Париже, и наши люди смогли бы жить в красивых городах, гулять по спокойным улицам, где горят фонари, играет музыка, целуются в кафе, где подъезды чистые, наконец, а не похожи на... не знаю что. Нереально сейчас? Но если к этому не тянуться, то такая жизнь и не придет никогда, если не будет осознаваться потребность жить не как-то наспех, а по-человечески.
Скажите, а как вы относитесь к призывам «любить не деньги, а Украину»? И вообще, эти понятия у нас могут как-то мирно сосуществовать? Пока же людям приходится выбирать...
Это хороший вопрос. Не может быть богатой, гордой, стабильной страны, большинство жителей которой составляют нищие, голодные, униженные и озлобленные люди. И, наверное, только у зажиточной Украины есть будущее.
Но в настоящее время в провинции на ваши спектакли не попадают из-за высоких цен как раз те, кто способен хоть в какой-то степени адекватно воспринимать ваши творческие поиски. Что вы думаете по этому поводу?
Я работаю до 14 часов в сутки, без выходных, напряженно, и я принципиально против того, чтобы зрители на спектакли проходили мимо кассы. От соблюдения принципа «работа должна быть оплачена» выигрывают, в конце концов, все. Вот хиппарей мне жалко. Я люблю стоять сам на входе, я люблю смотреть, какая публика приходит, и когда вижу этих хиппарей, то я их пропускаю. А насчет других... Я думаю, что ныть не надо. Наоборот, надо сказать, что все в ваших руках... Господа, за себя надо активно бороться. И тогда человек вдруг понимает: и в этом он талантлив, и это может сделать, и это у него получается,— и деньги придут. Я хочу сказать другим: ну почему вы не работаете, почему сами не сделаете спектакль на независимые деньги, не рискнете, не сделаете рекламу, не найдете актеров? Не придумаете спектакль, почему? Кто не попал — это их проблемы.
Существует мнение, что успех в какой-то степени зависит от привлечения актеров, «раскрученных» и в театре и на ТВ, то есть, узнаваемых широкой публикой, например, Хостикоев — после «Роксоланы», Бенюк — после «Шоу самотнього холостяка». Насколько это верно?
То есть, используется их имя? Во-первых, любой дебют в мире — это риск. Вот, допустим, я продюсер, а ты режиссер, и я даю тебе дебют — вкладываю в тебя деньги. Я рискую, потому что если ты его провалишь, то это... все! Поэтому для страховки дебюта во всем мире к молодому режиссеру даются, «подкладываются» звезды — те, кто поможет молодому человеку дебютировать вместе. Так звезда формирует звезду: старшая — младшую. И Украина не исключение в этом, только раньше это как бы спрятано было. Да, я работал со Ступкой, Петренко, Хостикоевым, Бенюком — лучшими актерами. Но! Но пройдет еще пара постановок — и буду работать с молодежью, и будут идти на меня, потому что уже я стану звездой. Это сейчас я работаю с ними, во-первых, потому что хочу с ними работать, а во-вторых, эти звезды меня формируют как звезду. А потом я буду брать молодых, и они будут постепенно становиться звездами. Таков процесс.
То есть, можно сказать, что звезда может поджечь то, что потенциально может стать звездой, а если потенциала нет, то и поджечь невозможно?
Да! Именно так! Звезда может поджечь звезду именно потому, что она звезда. А незвезда не подожжет звезду, скорее задавит ее из зависти. Вопрос зависти — это существенный вопрос...
Какое место в творчестве Жолдак уделяет провокации, эпатажу?
В прошлом без этого вообще нельзя было рассматривать ниче¬го из того, что мы делали — провокация входит в систему рекламы, в систему творчества. Но когда я становлюсь уверенным в себе, уверенным в почерке, когда я могу сказать, что делаю то, что другие не могут сделать... Тогда переходишь на уровень других осмыслений, что это все пройдено и уже ищешь провокацию в другой структуре. Вот есть просто вода, вот — кипяток, а вот — пар, всюду вода осталась, но она видоизменилась, так и провокация у меня.
Сказано: «Весь мир театр... и каждый не одну играет роль». Какие из «ролей» вы играете с удовольствием, а какие, — вынужденно?
(Пауза) На этот вопрос я бы ответил так. Я бы сейчас с удовольствием... Я сейчас много времени уделяю продюсированию. Это у меня получается хорошо... тоже. Я все делаю основательно. В данный момент надо продюсировать дорогостоящие новаторские спектакли, и я это с удовольствием делаю. А еще хотел бы поставить 3-4 спектакля подряд независимо от продюсирования, у меня очень много мыслей об этом. Когда я продюсирую — я играю продюсера. Когда ты режиссер, художник, то ты уходишь в тень. Всегда можно как рыба — под камень спрятаться. Но продюсер не имеет права занимать такую позицию, надо все делать через «Чи-из!»: конференции, интервью, девочки, «как-дела-о'кей!» Продюсеру не хватает времени для собственно творчества, он должен быть постоянно активным, все время на виду и уделять много времени общению.
Вот вопрос немного нетрадиционный, он касается нашего города...
По крайней мере, мне здесь впервые во время гастролей по Украине задают умные вопросы. Да, еще один польский критик во Львове. Все остальное было, конечно... э-э, запредельно. Всякие дурацкие: не в теме, не в материале, а так... понятно.
Но люди с репутацией городских сумасшедших могут задать и вопрос «вывернутый наизнанку»: что вам НЕ понравилось в нашем городе?
Это остальные здесь сумасшедшие... Мне не хочется больше привозить сюда свои спектакли. Но, с другой стороны, надо как-то взбудоражить этот город, хотя бы для точки отсчета. Это важно и для всей Украины, потому что отсутствие ума и интеллекта — это беда. Город кажется бесконечно сонным... Я думал, Херсон — это юг, что-то вроде Испании по ощущениям, где тепло, колоритные люди, красивые женщины... Город беден. Люди производят удручающее впечатление. Мне показалось, что здесь собралось много больных, которые считают себя нормальными. Но здесь когда-то Мейерхольд работал! Гений!
А в тот же год с ним и один из ваших предков — Карпенко-Карый (Иван Карпович Тобилевич).
Да? Не знал... Как интересно. Вот, может быть, откуда ощущение, что я когда-то уже здесь был. На генном уровне, что ли? Я почувствовал эти тихие улочки... сонные. Как будто я сюда уже приезжал и снова вот приехал.
И вам кажется, что в воздухе носятся миазмы вялотекущей шизофрении?
Мне показалось, что очень много людей... больных. Показалось по контактам в гостинице, в гастрономе, на улице, в кассе... Люди громко разговаривают в театре, ходят... Вот, женщина, куда вы идете? А, «вам надо»...
Не потому ли, что над Херсоном тяготеет рок несостоявшейся столицы, каковой его собиралась сделать Екатерина II? Эдакая печать несостоятельности?
В Киеве была такая история, когда ЦК решило создать очередной театр сверху. Растет-то все снизу вверх... Арбузова театр снизу возникал, Курбаса — снизу... А тут сверху — по Постановлению. Дали помещение в центре города, дали режиссера, дали квартиры всем, штат набрали. Так вот, этот театр молодежный бедствует уже двадцать лет: там вешаются люди, там... Ситуация похожа? Все должно родиться изнутри. Люди, желающие изменений, должны появиться здесь, среди нас. Они должны прийти. Чтобы идею, которая пришла сверху, поднять отсюда. Поэтому наши дети должны знать французский, английский, уметь есть ножом и вилкой... А ждать пока что-то придет сверху, конечно, можно, но стоит ли?