Елена Галл-Савальская: мне нечего скрывать

Алена Игоревна, когда актерские дети становятся актерами – это закономерность?
Начнем с того, что по образованию я не актриса, хотя в театре родилась и выросла. На сцене работали и дедушка, и мама, и отчим. Но хотя я с детских лет участвовала во всех утренниках, на концертах в школе пела мамины роли, родители запретили мне выходить на сцену. Мама была категорична: «Только через мой труп! Я не хочу, чтобы ты повторяла мою жизнь». И насильно заставила учиться музыке, вслед за кумой отдала меня в музыкальную школу. Когда меня проверил педагог, никаких способностей не обнаружилось: «У вашей дочери нет ни слуха, ни ритма. Она не сможет учиться». Маму это не остановило: она пошла к завучу и дала взятку (подарила красивую сумку, которую привезла себе с гастролей). Так, меня «по блату» взяли в музыкальную школу – и без слуха, и без ритма. Сначала никаких особых успехов у меня не наблюдалось, но после первого года я стала усиленно заниматься, быстрыми скачками продвигалась вперед и из второго класса сразу перешла в четвертый. Потом вместе с родителями переехала из Черновцов в Херсон, закончила музыкальное училище и по направлению пошла работать в херсонский драмтеатр концертмейстером.
Как же концертмейстер превратился в актрису?
Все получилось абсолютно случайно. Первый раз я вышла на сцену в 18 лет – производственная необходимость. Был какой-то далекий выезд, он стоил 500 рублей – по тем временам приличные деньги. Актриса заболела, а заменить ее было некем: все актеры с разными спектаклями разъехались по области. Наш администратор в панике: «Что делать?» Тогда Анатолий Степанович Толок и предложил: «А пусть Лена выйдет, дирижер». Я отказываюсь: как 18-летняя девчонка может играть пожилую женщину? Тогда сделали небольшую рокировочку. А я опять в растерянности: ни текста, ничего не знаю. Меня успокаивают, пока ехали в автобусе, я текст прочитала. Помню одно: я стою, меня в спину толкнули – и я вышла на сцену. Ужасное чувство! Я не понимала, что делаю, ничего не видела кругом, казалось, земля подо мной горит. Но, в общем, все прошло нормально. После этого я продолжала работать концертмейстером. Правда, когда актеры исполняли какой-то номер, в душе я нервничала, мне все казалось, что надо делать по-другому. Наверное, все эти годы я аккумулировала, вбирала в себя то, что происходило на сцене. Вот и получился такой взрыв - в 33 года я стала актрисой. Мы ставили тогда музыкальную сказку «Али-Баба и 40 разбойников». Я работала с девочками, которые играли Фатиму, жену брата Али-Бабы. Одна была совсем молоденькая, вторая – уже опытная актриса. Я их натаскиваю – а у них ничего не получается. В конце концов, на репетиции я не выдержала, вышла и показала, как надо. После этого подходит ко мне режиссер Комаров - и предлагает сыграть Фатиму. «Боже сохрани – говорю, - полный театр женщин, актрис». А он свое: «Я тебя вижу, давай играй». Потом присоединился и Алексей Панасюк, мой партнер. В общем, уговорили. Так я вышла на сцену, и мало того – играла премьеру. Много, конечно, было закулисных дел, но меня отстояли.
Значит, закулисные интриги и борьба за роль нашем театре существуют?
Это везде есть, было и будет, без этого нет театра. Без духа соперничества театр не может двигаться вперед. Но у нас все это не переходит разумных границ. В свое время Владимир Владимирович Бегма заметил: «Да тебе в киевском театре уже бы битые стекла набросали в обувь, платье бы разорвали. А у вас роли друг у друга не выгрызают». Так что с этим все нормально. Просто на закулисную возню не стоит тратить нервов, все эмоции надо переносить на сцену и там утверждать себя. Сцена – это зеркало. Ты выходишь на сцену один – все равно, что голый. Самое главное в твоей жизни – это зритель, а зрителя не обманешь.
А если бы объявилась такая соперница, которая по рецепту киевских коллег сотворяла бы мерзкие пакости перед вашим выходом на сцену. Как бы вы с ней боролись?
А я не буду бороться, просто буду проверять перед выходом костюм, обувь и буду молча выходить - ей когда-нибудь это возвратится.
Но вернемся к актерской одиссее...
Вскоре приехал знакомиться с театром Владимир Владимирович Бегма - мой любимый режиссер, увидел меня впервые в «Али Бабе» и спрашивает директора: «Что это у вас за актриса?» Ему объяснили, что это не актриса, это концертмейстер. Бегма очень удивился. Но когда приехал к нам работать, в первом же спектакле «Три мушкетера» занял меня, я играла аббатису. Потом стал давать центральные роли. Те 3-4 года, что он работал у нас, стали для меня очень хорошей школой. Именно благодаря ему я стала актрисой и работаю по сей день.
Хватает ли вам знаний, актерского мастерства, не грызут ли сомнения в том, что вы все делаете правильно?
Я не бываю уверена никогда. И чем дольше я на сцене, тем больше сомнений. Получаю новую роль - ночь не сплю, думаю: боже, я ее не сыграю. Если раньше я все делала интуитивно, спонтанно, то сейчас все больше и больше вникаю в каждую мелочь. Единственное, что меня спасало – я ничего не играла, на всегда я -  как если бы сама была тем человеком в предполагаемых условиях. А мама потом мне сказала: «Ты все делала правильно, по Станиславскому».
У вас много сыгранных ролей, есть ли среди них любимые?
Я люблю их все, выделить одну не могу. Очень нравятся те роли, в которых мне удобно, уютно – это прежде всего Кайдашиха. В последнее время я по-новому стала смотреть на Туанетту из «Мнимого больного», хотя раньше ее не понимала, нервничала. Спектакль ставил венгерский режиссер Била Мере, и был очень маленький период для осмысления роли – всего лишь месяц. К тому же Мольер на украинском языке для русскоязычного зрителя – это очень тяжело. Год мы спектакль не играли, а сейчас восстановили. Я села перечитывать роль – и стала как-то по-другому ее видеть, поняла, что люблю эту роль, хотя физически она довольно сложная. Да и зрители стали иначе воспринимать спектакль. Зрители достаточно неоднозначно оценивают этот спектакль: одним «Мнимый больной» безоговорочно нравится, другие считают, что от Мольера ничего не осталось, что в угоду необразованному зрителю опошливают высокое искусство.
Честно говоря, когда Била и начал Василию Андреевичу клизмы ставить – у меня было шоковое состояние. Но сказать, что Мольера опошлили, я не могу – кроме клизмы в начале, пожалуй, больше ничего сомнительного и не было. Когда я работала над ролью, посмотрела фильм «Мнимый больной» с Ефремовым и Васильевой. Это великие актеры, говорить так я не имею права, но мне фильм показался скучноватым, а роль Туанетты неинтересной. Била же привнес живой элемент в спектакль, немножко облегчил его. Мольер и так тяжело воспринимался, грузить зрителя и играть так, как написал Мольер, да еще на украинском языке очень сложно. Но это спорный вопрос.
Не хотелось ли вам, характерной актрисе, сменить амплуа, побыть некоторое время героиней?
Боже сохрани, никогда! В оперетте героине нужно иметь высокий голос – сопрано, плюс внешность. Тут я по всем параметрам не подхожу. Я здравый человек, выросла в театре, и знаю четко, что у каждого актера должна быть своя планка. Характерные роли интереснее, они всегда рельефнее выписаны, да и сама ситуация по пьесе более выигрышная. Ты можешь выйти отработать небольшой эпизод - и получить огромное наслаждение. В «Левше» мою Мурышкину вывозят на каталке на пять минут - но за эти пять минут проходит и начало, и середину, и конец образа.
Вы часто даете спектакли для школьников. Отличается ли детская аудитория от взрослого зрителя?
Конечно. Это очень ответственно - работать со взрослым зрителем. В последнее время «Ромео и Джульетту», мы в основном показывали школьникам. Так в прошлое воскресенье перед вечерним спектаклем нас всех колотило, было ощущение премьеры. Там, где у детей была какая-то реакция, ты ждешь ее и от взрослого зрителя – а он реагирует на совсем иные вещи. Нельзя такие спектакли, как «Ромео и Джульетта», много эксплуатировать не детей.
Но нельзя и игнорировать. Шекспир – это школьная программа…
А вы представляете, как нашим современным детям высидеть три часа и смотреть спектакль на украинском языке – это ж как их надо заинтересовать! В начале дети обычно шуршат, шумят, бросают какие-то реплики из зала. Потом начинают слушать, и я вижу, включаются в то, что происходит на сцене. У нас герои хорошо подобраны по возрасту - не так, как раньше 50-летняя матрона играла 18-летнюю девочку, молодые Ромео и Джульетта детям близки, они понимают, что такое любовь, что происходит на сцене. Я считаю, что этот спектакль вышел очень вовремя.
Где-то далеко актеры получают за свои роли огромные гонорары, у нас театр очень небогат, многие давно бросили лицедейство и подались зарабатывать настоящие деньги. Что держит в театре вас?
Даже не представляю, где бы я еще могла работать, хотя понимаю, что в нашей стране актеры много не получали и, видимо, получать не будут. Но мне немножко легче, чем другим, у меня муж пошел на жертву - бросил театр, ушел зарабатывать деньги ради того, чтобы я оставалась работать и творить. Он музыкант, контрабасист, играл на бас-гитаре, был инспектором оркестра. Так что благодаря ему я и работаю.
Вот это настоящая любовь! Кстати, любовь в жизни помогает вам в работе?
Очень. Для женщины любовь – это двигатель всего. Все актеры должны быть немножко влюблены в кого-то, тогда им будет легче. Если ты влюблен, ты можешь горы свернуть.
Многие зрители очень любят вас. Как вы думаете, за что?
Зрители привыкли к тому, что каждый раз, когда я выхожу на сцену, произойдет чудо. Потому что когда я начинала свой путь, были роли комичные – я характерная актриса, значит, каждый раз от меня надо ждать чего-то веселенькго, интересного. Сейчас в силу своих возможностей я стараюсь от этого уходить, даже в концертный репертуар стала брать какие-то серьезные песни, чтобы как-то зрителя поломать. Но мне кажется, им это тоже нравится. Половина моих зрителей – женщины. Многие после спектакля или концерта приходили ко мне в гримировочную и говорили:
- Вы знаете, мы вас так любим, так любим…
- Ой, спасибо, - говорю.
- Да подождите, вы же не знаете, за что.
– Не знаю, расскажите.
- Я такая полная, сидела на таблетках, мучалась, даже на операцию хотела пойти, с мужем до развода дошло. Но когда я пришла в театр и впервые увидела вас, как вы при своей фактуре движетесь, поете - абсолютно без комплексов! И у вас все хорошо, вас так любят! Вы в меня вдохнули жизнь, я поняла, что все это ерунда, с мужем стало все нормально.
И слава богу, - думаю. Стоит работать даже только ради этих женщин, которые смотрят на тебя и понимают, что все в порядке, что такой крупный человек тоже имеет право на жизнь и на любовь.
Человек без комплексов – это здорово!
Это на сцене у меня комплексов нет, я просто забываю о них: ты живешь другой жизнью, не своей. А в жизни я – обыкновенная женщина. Идешь по улице, и никто не знает, что ты – актриса Галл-Савальская. И, конечно, комплексуешь, когда видишь молодую стройную девочку в брюках, и думаешь: «Черт побери, почему я не могу надеть!?» Хотя в прошлом году все-таки решилась. Мне говорят: «Давно пора, за границей все полные женщины в брюках ходят».
В актерской среде очень популярны театральные байки. Хотелось бы услышать одну из них из ваших уст.
Боже мой! Со мной никогда ничего не случалось. Ну, никаких историй! Наверное, есть мой ангел-хранитель. Я настолько серьезно подхожу к выходу на сцену: всегда концентрируюсь, выхожу раньше, за несколько номеров. И у господа бога я прошу, чтобы он давал мне силы, помогал и оберегал. Не для того, чтобы поаплодировали в конце спектакля. В зале сидит много людей, и ты не знаешь, какая у них энергетика, и нужна какая-то защита. Бывает, положительно заряжен весь зал. Ты еще ничего не делаешь, а они уже готовы воспринимать все, что ты сделаешь. А иногда, чаще всего, когда на концертах мало людей, видишь стенку и не можешь ее прошибить. Особенно когда работаешь перед зрителем, который ест и пьет. Я не люблю это делать, очень тяжело пробить эту стенку. Если ты далеко, на сцене, ты отсечен светом, рампой, оркестровой ямой - ты неуязвим. Но когда ты работаешь в непосредственной близости, видишь глаза выпившего человека - это немножко дискомфортно. Не хотелось бы совмещать театр с рестораном, но надо как-то выживать, поэтому приходится зарабатывать и таким образом.

А если бы вдруг на вас свалилась большая куча денег. На что бы вы их потратили?.
Она не свалится никогда. Я козерог, и в это не верю. Что может хотеть человек, которому катастрофически не хватает денег? Прежде всего – о-о-очень хорошо одеться, я же женщина. Машину мне не хотелось бы. Купила бы в Крыму домик на скале, сидела бы и смотрела на море. Помогла бы друзьям, маме – она заслуженная аритстка, 40 лет проработала в театре, чтобы она на старости почувствовала себя счастливым человеком. Нас, кстати, тоже это ждет такая судьба. Остальное положила бы в чулок и понемножку тратила.