Праздник не ждет

Он любит глубокие образы и точные задачи режиссеров; уверен, что актеры?– краски режиссера.
Он не имеет привычки подсказывать молодым актерам и обижаться… на их другое восприятие жизни.
Впервые его назвали актером в младшей школе?– за проникновенно прочитанный текст с ударением на слове «сука!»…

ДОСЬЕ

Имя: Василий Андреевич Черношкур.
Професия: артист театра, драматический актер.
Образование: Государственный институт Театрального искусства имени Карпенко-Карого.

Слава – ангел или черт?
Это и то и другое. Это букетик.
Сцена – грешная, а жизнь – пресная?
Сцена – часть моей жизни, а жизнь – источник, и в ней порой такое происходит, что на сцене не придумаешь.
Что у вас общего с хамелеоном?
Что-то есть… Назовем это – гибкость.
«Счастья с годами начинаешь бояться»,?– это не Вы сказали?
Нет. Только когда мне очень хорошо, я знаю, что скоро произойдет что-то плохое.
Облака соленые?
Я хоть и народный артист, но так высоко не летал. Оттуда и загудеть можно.
Пчелы тщеславия приятно жалят?
Конечно, приятно. Только опасно, чтобы морда не опухла.
Самая Ваша нежнейшая клятва?
«Если все твои трепетные слова сложить в одну фразу, то получится: «Я больше не буду», ?– так говорила моя покойная жена.
Самовар амбиций – кипит?
Кипит! Если нет амбиций, нет тщеславия?– зачем вообще идти  в актеры?
Вам память не мешает?
Мешает. Память у актера – это ведь память ощущений, эмоций, чувств. Память того, когда ты бессилен перед обстоятельствами, когда тебе стыдно… Этот вкус на языке. Тяжело.
Жить надо с риском, а играть – под страховкой?
И играть надо на гране риска! Игра на гране риска – это импровизация на сцене, и это встряска в жизни, встряска, освежающая мысли, чувства и желания.
О чем думал выпускник Киевского театрального института имени Карпенко-Карого, когда в 1968 году ехал в Херсон? Мог ли себе представить, что свою жизнь посвятит одному театру? Что за 38?лет сыграет более 200 ролей? Что заслужит неподдельное уважение коллег? Что получит звание заслуженного, потом народного артиста? Что его будут узнавать на улицах? Наверное, тогда молодой артист Василий Черношкур об этом не думал...
Он должен был ехать в русский театр в Молдавию, но что-то там не получилось со ставками. А у его однокурсника Игоря Равицкого отец в то время работал главным режиссером херсонского театра. Игорь ему и посоветовал: «Съезди к бате, узнай. Ему нужны хлопцы». И он поехал. Ему понравились и театр, и город. Да и сам он пришелся ко двору. На сцену вышел сразу же, на третий день в «Далеких окнах»...
«Самое противное, что ты взрослеешь, – говорит Василий Андреевич. – Приходит опыт, но уходит целый пласт ролей, которые ты уже не сыграешь. И когда молодые актеры получают роли Лукаша или Ромео, и у них получается – я в восторге».

Василий Андреевич, как Вы относитесь к своему грядущему юбилею? Есть ощущение, что поспешили родиться? 
У всех есть такое ощущение. Каждое утро приходится в зеркало смотреть – я стал его не любить. Потому что внутри тебя – все те же возможности, та же скорость, а отражение… сами понимаете. Может, и хорошо, что есть этот дисбаланс, что душа не успевает меняться вместе с телом. Возраст – это опыт и в творчестве тоже. Говорят, что надо уметь ждать. Но пока ты ждешь, роли уходят, роли – молодеют.
Да, нынешняя публика выбирает героев помоложе. Что предпринимаете в этой связи?
Ничего. Ну, я могу покрасить волосы – и? Что это даст? Нет, такие вещи нельзя прятать. Это естественно, что молодость привлекает, она по природе своей – более внешняя, поэтому сразу цепляет. Зато так глубоко проникнуть во внутреннее движение характера и потом раскрыть его – может только зрелый мастер. Я отношу к себе такую способность. Еще заметил за собой, с возрастом, что меня радуют успехи других, особенно молодых.
У большинства людей характер с годами портится. Вы стали капризней и жестче? Температура желаний – действительно снижается с годами?
Смотря каких желаний. Что-то остывает, а к чему-то, наоборот, возникает аппетит! Я всегда был взрывной, вспыхивал, и по справедливости – а потом все равно жалел об этом. Сегодня я не спешу выплеснуть, и если стал капризнее?– то в себе. Хотя переживания по-прежнему остры, но молчаливы.
Если бы была такая возможность, Вы бы рискнули сделать выставку своей души?
Нет. Я самоед. В момент отчаяния во мне такие сомнения!.. В той душе столько намешано…. А как у артиста может быть другая душа? Нет, я бы не стал ее выставлять.
Кажется, Вы по жизни – смехолов? Или – хитрец?..
Хитреца из меня не получается. А посмеяться люблю. Я люблю общение и люблю слушать, и очень переживаю, если вдруг неудачно сострил. Мне нравятся тонкие и необидные шутки, такие, знаете, вкусные.
Извините за разоблачение, но есть чувство, что Вы живете в конфликте со сценой. Не раскроете свою тревогу?
Конечно, есть конфликт. Сцена-то?– безжалостная. Когда ты выходишь туда, там все видно: готов ты?– или не готов, сумел пробраться в образ – или не сумел, твое состояние – видно. Иногда, заканчивается спектакль – а ты чувствуешь, что не высказался, не успел, не смог, не получилось. А как тебе хотелось этого – уже не допрыгнешь к началу, и никому не объяснишь. Спектакль катится, его не задержишь, ничего не переиграешь, в отличие от кино. В сиюминутности нашего искусства заложен конфликт. Да и с залом наладить обмен довольно сложно: идет постоянный контроль, и полное растворение наступает только изредка, только на мгновение.
В судьбу актера изначально вписана какая-то трагичность. Что это – неподписанный приговор сцены?
Трагичность в том, что сцена не прощает. И в том, что сам себя не прощаешь. Я вот кляну себя за то, что не поработал в разных театрах, не поездил по городам. Новый зритель, новая режиссура, новый круг коллег… Я не дал себе этого обогащения. Другие отдают себя только одному театру – и чувствуют удовлетворение. А для меня это рамки, в которых, с годами, я почувствовал маленькую трагедию в душе.
Актер и одиночество – как мотылек и пламя. Актер повенчан с одиночеством. Вам известен смысл этого обряда?
Мотылек и пламя… – творчество наше такое. Ты ведь живешь в том мире: в мире своих образов, ощущений, понимания человека, и ты?– отделяешься. Вообще, в миру я стараюсь не говорить, что я актер. Когда люди узнают об этом, то как-то невольно начинают отстраняться, внутренне. Я уже не вызываю у них интерес общения, больше?– какое-то любопытство. Как тогда становится одиноко….
А роли могут вмешиваться в жизнь? Мстить, например?
Могут, наверное. Если роль успешна, и ты стал узнаваем – и ты начинаешь заноситься. Если ты нашел какие-то приемы в роли, и не можешь отделиться от образа – ты тянешь в жизнь манерность, теряешь собственную непосредственность. Кстати, это еще одна трагедия?– когда не можешь отделить себя от роли. В актерстве такое умение Богом дается: включаться и отделяться. Это хорошо, если в жизни ты не производишь  впечатление актера.   
Если талант считать своим ребенком, то страшнее всего его пережить. Вам приходилось видеть глаза людей, потерявших талант?
В этих глазах видно желание работать. Ему хочется прикоснуться снова к потерянному. Но сцена категорична: на ней нужно или работать, или уйти. Душа артиста чувствительна: обиды, ревность к чужим победам – не лучшие спутники творчества. Спиться – легко. Жалко смотреть в такие глаза, особенно, если человек был интересен. И страшно себя поставить на это место. Еще как успех может мстить.
В обществе пагубных привычек?– последнее слово за Вами?
Все есть. Но я справляюсь.
Монолог – своего рода это исповедь актера. Что за вера выводит Вас на авансцену? Что за потребность исповедоваться перед черным залом?
Мы исповедуемся от имени образа. Но я люблю на сцене партнерство. Я должен быть частицей целого. Я кроюсь там, в глазах партнерши. Я могу уйти в тень – и это искусство в партнерстве. В монологе ты обнажен, все самое сокровенное – открываешь. Труднее всего – признаться себе, признаться вслух. Не только у актера, – у каждого человека в жизни однажды наступает потребность в исповеди. Не важно, какой способ он изберет для нее, главное – это помогает стать легче и идти дальше.
Вам приходилось выступать перед людьми, которых не уважаете? Каково?
Когда такие люди присутствуют в зале, и ты знаешь об этом?– кажется, что только они смотрят на тебя. Не можешь сосредоточиться. Неприятно.
Что актера толкает на ложь?
Желание работать! Можно и «сбрехать» режиссеру, что очень нравится его творчество. У нас зависимая профессия, и ты идешь на хитрости, если очень хочешь играть.
Что бы Вы хотели сказать зрителям без слов?
«Выходите в театр, выходите в кино, на концерты. Выходите, и почувствуйте это состояние наполнения вместе, переживания вместе, это единение людское. Когда один наполняется другим, и по залу катятся волны восторга, возмущения или даже разочарования, когда все вместе».
Что сегодня в Вашей творческой жизни Вам мешает, словно камешек, попавший в ботинок?
Мешает невысказанность и спокойствие. Мне хочется хороших ролей, хороших режиссеров, чтобы поставили такие передо мной задачи – чтоб помучаться! Чтоб слезы на глазах выступили! от этого поиска еще одного себя в себе.
Вы знаете, что надо сделать, чтобы Вам аплодировали? Что бы любили?
Любить других надо – тогда тебя любить будут. Быть внимательным к человеку. Сначала – к другому, а потом к себе. Так я думаю.

Елена Шульц и Татьяна Кондакова