«Не боится тот, кто ничего не знает»

25 декабря военные отмечают день ввода советских войск в Афганистан. Для многих семей эта дата связана с трагедией, с потерей близких. Немало людей прошло через это испытание. Один из них – военный летчик Олег Михайлович Николаев. В 1973 году он окончил военно-авиационное училище, служил в Афганистане с 22 марта 1980 года по 15 сентября 1981 года на военном аэродроме Баграм. После Афганистана попал в Венгрию, потом в Казахстан, оттуда перевелся в Херсон. С 1995 года майор Николаев в отставке. Сегодня он работает старшим инспектором охраны одной из фирм.
У каждого своя жизнь, свои воспоминания.

Олег Михайлович, как вы попали в Афганистан?
Можно сказать, что это была моя первая загранкомандировка. В 1980-м я служил в Херсоне, был летчиком второго класса, капитаном. Когда перегонял вертолет в Каунас, пришла телеграмма: срочно вернуться в часть. Здесь уже сообщили: «Вы переводитесь в туркестанский военный округ».
Сразу ли поняли, куда посылают?
Что в Афганистан – догадывался. Что еще может быть в туркестанском военном округе? Кроме того, сказали: жен не брать. Обычно, когда военный переводится, везет за собой семью.
Как домашние отнеслись к новому месту службы?
Поскольку я человек военный, а родина сказала: надо... В общем-то, семья отнеслась спокойно. Тогда мы еще не знали всех тонкостей этой войны. Шли защищать южные рубежи нашей родины. Нам даже объясняли, что американцы пытались зайти в Афганистан первыми, а мы опередили их буквально на какие-то часы. И гордились этим. Мы так воспитаны были, что должны быть всегда первыми. За эти полтора года еще не было информации – правильная эта война или неправильная. Наоборот, говорили одно: надо. У нас почти весь полк прошел Афганистан – кто по одному разу, кто по три.
Вы попали в Афганистан одним из первых…
В туркестанском военном округе мы находились достаточно долго. Потом прилетела эскадрилья из Рауховки на своих вертолетах. Командир рауховской эскадрильи раньше служил в Херсоне, знал нас, взял два экипажа в состав своей эскадрильи – так мы и пересекли границу. Прилетели на авиационную базу Баграм, переночевали в своих вертолетах. Питались первые два дня сами - с собой взяли каши, консервы быстрого приготовления («Мивины» тогда еще не было). Нам сказали, что можно перевезти, то, что разрешено международным правом - как за границу, какое-то количество табака, кофе, литр вина, одну бутылку водки… Хотя – кто нас проверял? На войну ведь ехали. Но в армии дисциплина такая: что сказано, то и сделано. Есть, конечно, люди, которые нарушали. Потом уже подъехали основные силы, развернули палатки. Жили в палатке по 8 человек. На проход, чтобы душманы не пролезли, ставили всякие банки. Малейшее движение – все должно посыпаться, загромыхать… Конечно, аэродром охранялся, но вероятность того, что проберутся душманы, была. Сначала было тревожно, но человек ко всему привыкает.
Часто осуществляли боевые полеты?
В первые дни вылетов было очень много - по 4-5, а то и больше. У нас была задача – сопровождать и поддерживать с воздуха колонны, обеспечивать прикрытие боевых самолетов, доставлять боеприпасы, вывозить раненых. Из 10 вылетов в семи случаях мы забирали раненых.
Чего вы больше всего боялись, находясь в Афганистане?
Попасть в плен. Все знали, что над пленными афганцы издеваются с особой восточной жестокостью. Например, надрезают кожу вдоль туловища, заворачивают наверх, завязывают и отпускают. Если кто и попадал в плен - не возвращались. Был у нас трагический случай. Перед прибытием маршала авиации Путахова нас заставляли наводить порядок в палаточном городке – все песочком посыпать, сделать дорожки. Война идет – а тут дорожки посыпать. Это называется пускать пыль в глаза. Дают команду: ехать к ближайшей речке за песком. Раз съездили, второй… А на третий душманы сделали засаду – и взяли в плен командирского водителя. Говорят, заставляли его сказать, где слабые места в нашей обороне, закованным возили его в клетке по селениям. Он ничего не сказал. Убили парня, бросили в реку Пяндж. Потом мы летали, но труп так и не нашли. Зато нашли много других…
Многих потеряли?
За полтора года - 5 человек. Погиб и командир нашей эскадрильи. Как-то у нас на глазах сбили вертолет. Оказалось, противник буквально на 5 километров подлетел к аэродрому. Вертолет только взлетел, тепловая ракета попала в двигатель – и появилось белое облако. Пошел белый дым – были перебиты трубки подачи топлива в двигатель, насос топливо гонит, керосин испаряется, превращается в белый пар. Белый-белый. Потом повалил черный дым. Слава Богу, все живы остались. Командир экипажа потом рассказывал нам: «Перед глазами пролетела вся жизнь от детства до последнего момента. Ничего не помню, что делал». Но действовал правильно. Вертолет посадили, все остались живы, правда, борттехник обгорел, и правый летчик ногу сломал. Тогда я впервые увидел, как падает авиационная машина. Раньше такое видел только в фильмах.
Страшно было?
Да. Никто не застрахован от того, что завтра это не случится с тобой.
Но говорят, настоящим мужчинам страх не ведом.
Это все ерунда. Не боится только тот, кто ничего не знает. Я тоже не боялся, когда прыгал с парашютом в первый раз, потому что ничего не знал. А потом все равно присутствует страх. Всегда есть определенная доля риска, а перебороть в себе этот страх – это другое дело. Это и есть задача мужчины. Но хочу сказать одно: войну эту делали обыкновенные люди.
Что чаще вспоминается?
Друзья. Мне там даже нравилось. Дружба была очень крепкая, может быть, перед лицом опасности. И вообще, мне нравилась природа, красота гор, воздух. Если бы там не стреляли, я бы поехал с семьей показать эти места. Край своеобразно красивый - несмотря на то, что земля голая. Меня эта природа просто поражала. Наверное, потому, что я родился в степи, меня тянуло в лес, к воде, в горы. Афганистан – очень красивая страна, и живет там очень трудолюбивый народ. Попробуйте вскопать горы, наносить землю, выложить камни. Есть маленький клочок земли – что-то обязательно сажают. Кроме того, афганцы прекрасные охотники. Если есть возможность – делают запруду, из глины лепят чучела - и сидят «в засаде» с ружьем. Птица села – считай, есть что-то на пропитание.
Вам приходилось общаться с афганцами?
Общались мы только с владельцами лавок – их держали сами афганские военные, которые воевали на нашей стороне. С ними связан один смешной случай. В то время в СССР было многое в дефиците - магнитофоны, джинсы. То, что в Союзе стоило бешеные деньги, и не было уверенности, что ты покупаешь не подделку, - в Афганистане это было доступно и продавали только настоящее. Один наш стрелок с МИ-24 собрал деньги и купил магнитофон в лавке. Взял он новый магнитофон в полет – а вертолет сбили. Надо бежать, спасать жизнь - а тут новый магнитофон, жалко бросать. Разбил в сердцах.
Как афганцы относились к советским военным?
Благосклонно. Все эти офицеры учились в СССР, знали русский язык, обучали нас своему.
А не было среди них такого, что служили «и нашим и вашим»?
Было. Разрабатывается, например, операция с их участием. А на следующий день душманы уже знают, где будет наноситься удар. Поэтому, откровенно говоря, наши удары были не всегда эффективны.
Неужели руководство им безоговорочно доверяло?
Видимо, без них воевать было невозможно. К тому же за деньги можно было все купить, даже жизнь. Конечно, не жизнь солдата. За какие деньги – это уже другой вопрос.
Часто ли вы получали награды?
Был у нас один вылет, за которые многие награды получили. Разведка сообщила, что пришел караван с оружием на отдых, и пока они отдыхают под горой, надо нанести удар. Почти весь караван тогда мы «накрыли». Погода была очень плохая. Помню, нажал на кнопку пушкоракет – а впечатление такое, что вертолет чуть назад не пошел. Отстрелялись мы очень удачно, много оружия захватили, нас представили к награде. Меня наградили орденом Красной Звезды.
Вы бомбили в основном военные цели?
Военных целей как таковых не было. Там, где я был, бомбили гражданские, потому что именно этот объект, по данным разведки, и надо было уничтожить.
Ощущали, что жертвами могли стать мирные люди?
Это прерогатива наземных военных. Я стрелял только в тех, кого видел с оружием. На охоту, наверное, с автоматом не ходят. Но за всех отвечать не могу - говорю только за себя.
Что было самым сложным?
Вернуться на аэродром живым. Ведь четкой линии фронта не было. Шла партизанская война. Где наши, где враги – не понять. Мы, как правило, летали близко к руслу реки, чтобы в случае чего можно было сесть. К тому же летали мы не прямо, а со скольжением. Нос направлен в одну сторону, целятся по направлению носа, а реально вертолет летит боком. Может, это и спасало многих из нас. Стреляли и по мне тепловой ракетой. Я видел ее совсем рядом. Что-то зеленое-зеленое пролетело мимо, очень близко. Страшно. Кто не знает – ну и что? А кто знает – страшновато. Не верьте, кто говорит: я герой! Герой – значит дурак. Но чем облегчалось наше положение – мы все были в равных условиях. Может, тяжелее было бы, если бы я был один.
Вы должны были воевать в Афганистане год, почему были полтора года?
Не было замены. Я ж не могу уехать сам по себе.
Когда вы узнали что возвращаетесь домой…
…Это был самый счастливый день. Помню, как пересекали границу. Штурман говорит: «Подходим к черточке». Уже родная земля...
Долго привыкали к мирной жизни?
Мне снился Афганистан, первое время я даже бредил. Постепенно привык. Но, к сожалению, не все сумели приспособиться к мирной жизни.

2002