Дмитрий Богомазов
самое страшное – делать по привычке

Одним из самых загадочных спектаклей, представленных на «Мельпомене Таврии», стал «Крысолов» киевского театра «Вільна сцена». Креативная команда режиссера Дмитрия Богомазова, известная своими экспериментами с новейшими медиатехнологиями, изобрела новый театральный жанр – «3D-книга».
«Что за новый жанр такой?» – мучились в догадках самые любопытные. Но в театре-кафе в тот вечер было все просто: белый задник сцены, плотные ряды стульев и человек с проектором посередине зала. В темноте на фоне этого белого полотна появилась фигура в белом – это актер Александр Форманчук. Его освещает только луч проектора. Этот луч света рисует линии - вокруг актера и на нем самом, черные и белые штрихи складываются в разные фигуры. Так на глазах у публики рождаются иллюстрации, материализуя слова в художественные образы и создавая мрачную атмосферу послереволюционного Петербурга. Это было необычно и завораживающе. Да и непростой для восприятия текст «держал в тонусе» - напряженный и несколько отстраненный от происходящего голос, полный какого-то внутреннего безумия, произносил этот мистический гриновский монолог, рисующий кошмарные картины разрушающейся цивилизации. Весь спектакль актер сражался с этой картиной…
Неудивительно, что оба жюри фестиваля – профессиональное и журналистское – назвали «Крысолова» лучшим камерным спектаклем, а художник Александр Чамросов за видеографику спектакля отмечен специальной наградой.
Так что вопросов к режиссеру Дмитрию Богомазову, создавшему и экспериментальный театр «Вільна сцена», и этот необычный спектакль, было много…

Досье
Режиссер Дмитрий Богомазов работает на профессиональной сцене с 1993 года. Осуществил постановки более 20 спектаклей в разных театрах Украины. Создал и возглавляет киевский театр «Вільна сцена». Награжден премиями “Київська пектораль”, “Эксперимент” и имени Марьяна Крушельницкого. Его спектакли получали награды многочисленных международных фестивалей, а «Счастье рядом» по пьесе И.Франко, поставленный в Одесском музыкально-драматическом театре украинской драмы им. В. Василько, в 2003 году был номинирован на соискание Шевченковской премии (кстати, херсонцы тоже могли увидеть эту постановку на одном из фестивалей «Мельпомена Таврии»). За Богомазовым давно закрепилась слава режиссера-экспериментатора с очень узнаваемым почерком.

Дмитрий, Ваш новый жанр «3D-книга» имеет что-то общее с разрекламированным 3D-шоу «Барон Мюнхгаузен»?
Я не видел этого шоу. Было интересно, как это технологически там делается, думал с помощью голограмм, но мне рассказали, что просто на черный прозрачный экран направлено изображение с двух сторон - за счет этого и возникает впечатление, как будто объект зависает в воздухе. Это вообще не 3D никакое. А у нас есть определенная ирония. Как книга может быть 3D? Просто в нарисованных иллюстрациях движется живой человек. Ведь художник создавал именно иллюстрацию к произведению - а они могли не совпадать, и вообще могло оказаться, что это пространство другой книги.
Эксперименты связаны с нехваткой пространства в театре или имеют более глубокие корни?
Я думаю, что для театра никогда не достаточно одной причины – всегда их много. Во-первых, «Крысолов» - это мой долг юности, это был мой любимый рассказ, когда я был в 5-м классе. А поскольку пространства у нас действительно нехватка, потому что декорации нам ставить некуда и негде их хранить, то мы охотно рулим в сторону экспериментов и очень часто работаем с медийными технологиями - это уже третий спектакль с видео. Они все очень разные – это во-вторых. Ни я, ни кто-то другой такого еще не делал - художник в реальном времени никогда не работал с актером. Никогда. Для художника это вызов нереальный, потому что он сам выбирает, сколько ему рисовать. Сидит перед мольбертом или графическим планшетом – и рисует, поправляет, подтирает, улучшает. Это его личное общение с плоскостью. А здесь - работа с текстом, с человеком, с ритмом. Это очень сложно. Я всегда стараюсь делать то, чего я еще не делал, и это просто интересно. Мне кажется, самое страшное в театре, когда что-то делается по привычке. Когда ты это уже знаешь, с помощью этого добивался успеха – и включаешь эти свои знания. Это очень просто. Мне кажется, личное твое сознание может отомстить, сказать: «Все, больше ничего новенького я тебе не выдам». То есть, эксперименты - это не только необходимость двигаться все время вперед, но еще и гигиена сознания.
Вас часто ставят в один ряд с Жолдаком…
Ну, во-первых, мы в одном ряду с Жолдаком и не стоим, потому что он занимается совершенно другим театром.
И все же часто так называют тройку украинских новаторов: Жолдак, Богомазов, Троицкий. К Жолдаку же у многих очень неоднозначное отношение…
На самом деле, я к Андрею прекрасно отношусь. Он выбрал свой путь, который, может быть, не всем нравится. Но он выбрал его осознанно. Главное, что человек самостоятельно движется. И Андрюша сам решения принимает, и Троицкий тоже. Это достойная компания. Никаких отрицательных эмоций у меня по этому поводу нет. Я вообще очень спокойный человек, на самом деле. Просто театр в Украине в последнее время превратился, как правило, в такие частные истории, поскольку процесса как такового нет – есть только события. А в частной истории очень важно, чтобы ты был самостоятельным. Когда есть процесс – ты можешь относительно чего-то строить свою концепцию, как авангард – относительно классики, они в паре существуют всегда. И в процессе, если это процесс, концепции могут спорить друг с другом. У нас же нет как такового пространства театра. Фестиваль его не дает тоже, потому что на нем очень разные спектакли, из разных контекстов все – одним словом, процесс этот не налажен. И очень важно поэтому, чтобы ты был самостоятельным человеком, который сам принимает решения.
Театр экспериментальный сегодня имеет шанс заработать на свое существование?
Нет, скорее всего. Мне кажется, государство должно понимать, что то, что является коммерческми, себя действительно прокормит, а то, что ищет новый язык и людей куда-то подтягивает – это другого рода работа. Мне кажется, что условия создавать для этого должно государство. Вот мы говорим об этом, а какие такие экспериментальные театры у нас есть? Андрюша себя кормит. Но Андрюша занимается все-таки больше коммерческим театром.
Да и за рубежом больше…
И за рубежом. Мы говорим об экспериментальном театре, а явления-то как такового нет. Это все равно, что мы рассуждаем ни о чем. Государство должно… а кто это государство? Конкретные люди, которые, в общем-то, не отдают себе отчета в том, что они делают. Ну и зачем они нужны?
А зрители? У Вас практически нет площадки, сколько человек может посмотреть Ваши спектакли?
У нас зал на 20 мест. Играем три дня в неделю. Потому что мы делим помещение с фирмой – мы занимаем часть третьего этажа в офисном здании. И чтобы не сталкиваться с людьми из бизнеса, не мешать им (у нас общие туалеты, например, нет гардероба, поэтому люди ждут на ступеньках перед входом в комнату нашу), мы играем в пятницу в 8 вечера, когда они уже ушли домой, и в субботу-воскресенье в 7 часов вечера. Больше мы никак не можем. Но эта ситуация на самом деле себя уже исчерпала, и я считаю, что эта площадка должна стать экспериментальной площадкой для молодых режиссеров. Я с этим пространством все уже изучил для себя. Мне мало.
Себя молодым режиссером уже не считаете?
Когда тебе 47 лет, уже не совсем молодой режиссер.
Видите молодежь, которая может прийти на смену?
Не вижу. У них нет ситуации. Как-то директор польского театра рассказал мне, как в Польше возник новый театр – а там были пустые залы еще лет 10-12 назад, никто не интересовался театром. Первое, что возникло – это драматургия современная, которая потом породила и современную режиссуру, и актеров, по-другому играющих. Потому что современная драматургия заставляет и режиссеров тексты по-другому разбирать, и актерам по-другому играть, и это реально меняет ситуацию в театре, делает его современным. У нас же театры существуют в традиции, как правило. И когда молодой человек приходит в театр традиционный, он должен подчиниться некоему духу этого театра, правилам, методам, технике и т.д., поэтому он тоже сразу теряет качество молодого и становится взрослым – и все. Как это может возникнуть? Нужны свободные площадки, в которых нет труппы, чтобы молодые режиссеры получали гранты - им пока еще много денег не надо, у них пока амбиции. Организовать такие вещи было бы очень правильно. Но получается, что у нас помещение на вес золота, все держатся за помещение, и поэтому все это нереально. А государство опять-таки этих шагов делать не хочет…
Все настолько плохо?
Нет, мне не плохо. Я занимаюсь делом, которое люблю, которое могу делать – мне как раз не плохо.
А на нашем фестивале как себя чувствуете?
Замечательно на фестивале. Я фестивали вообще люблю, мы часто ездим. Во первых, когда ты выезжаешь из Киева, ты меньше занимаешься делами – это в какой-то степени отдых. Но то, что приходится как члену жюри целый день смотреть спектакли – это, конечно, очень непросто. В какой-то момент тебя просто переполняют ощущения, и ты уже не можешь смотреть, не можешь воспринимать ничего – уже через край плещется. Но втягиваешься.
Надеюсь, в наших краях Вы не в последний раз…
Да все будет хорошо. Надо приезжать с большим спектаклем и более эмоциональным, потому что для юга «Крысолов» немножко холодноват. У нас очень разные спектакли есть – и игровые, и концептуальные. Один на другой вообще не похож. Так что с удовольствием приедем.

Лариса Жарких
Фото Игоря Бойченко
2011